I.

– Нет, не выходит ничего. Не зная правописания, мне не осилить премудрости твоего языка, – Бальсар отодвинулся от печатной машинки и тяжело вздохнул, – Возможности понимания чужого языка, видимо, ограничены...

– Но вы же читаете?! Значит, и писать должны. Неужели даже числа тебе не понятны? – Василий недоверчиво посмотрел на мага: не прикидывается ли? – Послушай, Бальсар, попробуй ещё раз!

– Зачем, Василий? Я же не знаю языка, на котором ты говоришь. И уж тем более – пишешь.

Василий протянул руку к клавишам и стукнул по цифре «4».

– Что я напечатал?

– Четыре.

Василий ударил по клавише «5»:

– А теперь?

– Пять. Я уверен, что смогу прочесть всё, что ты напишешь на машинке, если оно будет иметь какой-либо смысл. Но воспользоваться твоим алфавитом мне не удастся, пока я не выучу язык. Для меня все эти крючки не несут... не имеют никакого смысла. Ты же тоже не сможешь ничего написать ни на моём языке, ни на языке Эрина...

– Хочешь сказать, что у вас разные языки? И это после стольких лет совместной жизни в Соргоне? За несколько столетий ваши языки не слились?

– В этом нетрудно убедиться: попроси Эрина написать на карте те же названия, что написал я. Увидишь – буквы будут совсем другие.

– О чём это вы? – Эрин поставил на стол пакет с двумя трёхлитровыми банками, – Гостинчик от Михаловны...

Гном одну за другой вынул банки. Василий узнал набор: огурцы и самогон.

– Не удалось открутиться. Так о чём у вас тут беседа?

– Можешь написать те же названия? – Бальсар подвинул Эрину лист с картой и ручку, – Василий не верит, что ты напишешь их иначе.

Эрин взял ручку и надписал карту по-своему. Потом кивнул на машинку:

– Можно?

– Да-да, пожалуйста, – Василий уткнулся в карту. Названия читались так же, но закорючки были совершенно другими.

Эрин, увидев в машинке лист бумаги с отпечатками букв и цифр, сразу понял назначение машинки и углубился в изучение её конструкции. Аккуратно нажимая на клавиши, гном следил не за оттисками букв, а за движением рычагов и молоточков.

– Это то, что я думаю? – Бальсар показал на банку с самогоном.

– Угу, – одновременно ответили Василий и Эрин, не отрываясь от своих занятий.

– Эрин, а ты уверен, что отказывался? – маг насмешливо взглянул на гнома, чего тот, впрочем, не заметил.

– Конечно, отказывался. Пока не понял, что Михаловна готова выкатить бочку этого напитка. Она не может просто сказать: спасибо. Её благодарность не бывает полной без соответственного подарка. Я прав, Василий? – наблюдательный гном тоже обратил внимание на сходство «гостинчика» с настольным натюрмортом в ночь знакомства.

– Прав, прав. И ты прав, Бальсар, читается одинаково, а написано по-разному. Ладно..., – Василий отложил карту.

– Я пить всё равно не буду, – заторопился с заявлением Бальсар, – Этого не буду, – он похлопал ладонью по банке, – Мне ещё жить не надоело.

Эрин захохотал.

– Тебя же никто не заставляет напиваться до свинского состояния, – сказал он, отсмеявшись, – Ты что, не можешь контролировать свою дозу? Это ты на машинке печатал? – гном потянулся за рукописью на подоконнике, – Можно посмотреть?

Бальсар, убедившись, что ему не угрожает немедленная выпивка, уселся перед телевизором – смотреть, как обычно, всё подряд.

2.

Василий подсел к магу:

– Знаешь, Бальсар, я сомневаюсь, что подхожу в короли. Могла ли Корона ошибиться при выборе?

– Не знаю, что тебе сказать на это. Корона выбор сделала. Верный ли он – покажет время. А подходишь ли ты – тебе решать. Твой выбор никто на себя не возьмет. Ни я, ни – Эрин.

– Ты говорил, что у соргонских королей не было детей. А у меня есть сын, уже взрослый.

– Ты хочешь взять его о собой?

– Нет, что ты! Как я могу рисковать им, если и моё будущее неопределённо. Я, конечно, никудышный отец, но не настолько же плох!

– Тогда для Соргона ты – бездетен. Не думаю, что твой сын доберётся до Раттанара, чтобы предъявить права на трон. Пусть это тебя не беспокоит. Решай для себя и по своим возможностям – никто лучше тебя не знает, на что ты способен.

– Я думаю, Корона знает меня лучше, раз выбрала. То, что я о себе знаю, не даёт мне права становиться королём. Я не могу на это решиться.

– Тогда доверься выбору Короны.

– А если она ошиблась? Представляешь, что будет в Соргоне, если она ошиблась?

– Василий, ты уже напрочь свернул свои мозги. Теперь за мои взялся? Поговори с Эрином. Он ещё не испытал силы твоих бесконечных сомнений, может, и подскажет что-нибудь толковое. Только топор убери от него подальше. На всякий случай.

– Издеваешься?

– Ну, что ты! Пойми, что решать должен ты. Только – ты! Боишься – откажись. За это никто тебя не осудит: ты не воин, ты ленив. Не мотай головой. Это видно. А дело предстоит нелёгкое. На твоём месте и опытный человек колебался бы.

– Я не боюсь в том смысле, какой ты имеешь в виду. Я боюсь, что не справлюсь. Что на меня понадеются, за мной пойдут, доверятся мне – и погибнут, потому что я не тот, кто нужен. Вот чего я боюсь. Понимаешь?

– Как не понять! Ответственности боишься. Те, кто пойдёт за тобой – пойдут по своему выбору, и их гибель – один из возможных вариантов. Гибнуть будут всё равно, безразлично – тот ты или не тот. Или ты думаешь навести порядок в Соргоне, не потратив ничьих жизней? Ты и свою можешь потратить точно так же.

Эрин пытался вникнуть в рукопись Василия и никак не мог сосредоточиться, против желания прислушиваясь к разговору мага с Головиным.

Наконец, он не выдержал и, отбросив рукопись в сторону, подскочил к Василию и Бальсару:

– Что ты изводишь на него столько слов, маг? Ты что, не можешь сказать ему прямо: «Есть вероятность того, что вариант, предложенный Короной – единственный возможный, и нет, не существует другого короля. И твой отказ в этом случае – это гибель сложившихся в Соргоне отношений, а, может, и всего Соргона!» Подумаешь, проблема: справлюсь, не справлюсь! Делая выбор, ты не о себе думай, Василий. Ты можешь мне уверенно сказать, что возможных королей для Раттанара – пруд пруди? Можешь, а? Нет, ты скажи! Скажи мне: «Эрин, не волнуйся, мой мир переполнен раттанарскими королями. Только выбирай. Выбрал и – домой». Ну, скажи же, скажи!

– Эрин, успокойся. Нельзя же так давить, – Бальсар потянул гнома к столу, – Давай-ка, лучше по стаканчику опрокинем. Нельзя так давить, а то в Соргон мы приведём не друга, а врага, и станет ещё хуже!

– Я не хочу хуже! Я – лучше хочу! – Эрин взял из рук мага полную стопку и медленно выцедил её. Рука гнома дрожала, дрожали и губы. Стекло стопки со звоном било о крепкие зубы Эрина. Допив, он с трудом подавил нервную дрожь и успокоился, – Извини, Василий, я сорвался. Прошу тебя, принимай решение молча, без нытья. Не трогай нас с Бальсаром. Мир? На вот, выпей с нами, – Эрин наполнил стопку для Василия, – Ну что, мир?

Василий выпил:

– Я не ссорился ни с кем из вас. Мне и в голову не приходило то, о чём ты сказал, Эрин. Буду думать молча и без нытья. Но если я – единственный возможный вариант, то и выбора-то мне никакого нет. Вот ситуация: либо в дерьмо, либо в герои! Не нравится мне такая ситуация.

Эрин дёрнулся что-то добавить, но, перехватив сердитый взгляд Бальсара, сдержался.

– Ты не обязательно единственный, Василий, – Бальсар попытался изменить тягостное впечатление от слов гнома, – Совсем не обязательно...

– Да-да, конечно, – пробормотал Василий, и было видно, что он не слушает мага, занятый своими мыслями, – А я, ведь, даже понятия не имею, каким должен быть король...

3.

– Короли, я думаю, во всех мирах одинаковы. Что в нашем, что в твоём, Василий, – Бальсар налил себе снова. Потом налил гному и Василию, – Веди себя, как твой король, и всё будет в полном порядке.

– У нас нет короля. В моём мире королей осталось очень мало, да и тех почти не видно и не слышно. И о жизни королевской до нас доходят только слухи и всякая грязь скандальная.

– Кто же правит у вас? Я и то удивляюсь, что в новостях о королях ни слова. Как же поддерживается порядок в твоём мире?

– У нас правление выборное. Мы выбираем депутатов в Верховный Совет, Раду, по-нашему...

– И много их, депутатов?

– Четыре с половиной сотни.

Соргонцы дружно рассмеялись:

– Ну, эти науправляют. Двое не всегда приходят к одному мнению, а этих – больше четырехсот... Вот где бардак!

– Не без этого. Рада создаёт законы, по которым управляет кабинет министров. Нарушителей законов наказывают суды. Получается три независимых органа в управлении – три власти. Над ними, чтобы не путались, и не мешали друг другу – президент, которого мы тоже выбираем, но отдельно.

– И часто выбираете?

– Раз в пять лет.

– Что-то вроде короля на пять лет?

– Вроде так. Только власти у него поменьше, наверное, будет.

– Как власти – не знаю, а ответственности меньше. Точно, меньше. Всегда можно свалить свою вину или на предшественника, или на эту... Раду, да?.. или ещё за кого-нибудь спрятаться. Что, не так?

– Подожди, Эрин. Об этом потом подумаем. И как же вы их выбираете? Депутатов и президента, я имею в виду.

– Я понял, Бальсар. Сначала регистрируют желающих. Потом каждый кандидат рассказывает, что он собирается сделать, свою программу. Люди думают и решают: мне этот подходит, а мне – тот. За кого больше голосов, тот и победил. Ваши Совет Городов и Дворянское Собрание, наверное, так же избираются.

– Ясное дело: выбирают того, кто громче всех кричит: «Я – хороший»...

– Погоди, Эрин. Это получается, что у власти у вас всегда толчея и драка за каждое место?

– Ну, не всегда, буквально, но... так, Бальсар.

– Когда же они государством управляют, если времени хватает только добраться до власти, хапнуть что-нибудь, и тут же тебя другой спихивает?

– Считается, что наши политики заботятся о народе...

Соргонцы снова рассмеялись.

– Ну да, вы ничего не делайте, доверьтесь мне – я о вас позабочусь, – Эрин в восторге подпрыгивал на стуле, не мог усидеть спокойно, – О боги, какие вы дети! Да эта кампания проест все ваши налоги, да ещё и вас съест, в придачу! Более удобной системы для казнокрадов и не придумать!

– Может быть, и нет, Эрин, – Бальсар задумчиво пожевал ус, – Подумай: когда кошелёк у тебя попытаются срезать десять воров одновременно, это закончится дракой между ними, а кошелёк останется цел.

– Ага, надейся, Бальсар. Тут только одно средство может помочь – каждый выбранный должен жизнью своей отвечать за обман избирателей. За хищения из казны тоже. Так вот почему у вас поединки запрещены! Смотрите фильмы, книги читаете о чужих подвигах, а сами – безобидные овечки. Кто хочет, тот и стрижёт.

– Поединки запрещены, чтобы сберегать человеческие жизни. Мы считаем, что жизнь – самое ценное достояние человека, самое дорогое, что у него есть.

– Согласен, Василий, если человек этот один в твоём государстве, и он занимает место президента. Жизни простонародья не стоят ничего. Вы даже лишены возможности их защищать, свои драгоценные жизни. Дядя вам обеспечивает безопасность и защищает от произвола властей...

– У нас разделение по общественным функциям: кто работает, кто в армии служит...

– У нас такое же разделение. Но при ваших методах ведения войны любой невоенный абсолютно беззащитен. После ваших войн живыми остаются только солдаты.

– Разве в Соргоне мирный житель лучше защищен?

– Я не это имею в виду, – Эрин вскочил и забегал по комнате, – В Соргоне житель может погибнуть, только столкнувшись с солдатом лицом к лицу, и солдат должен быть при этом мародёром или убийцей по своей натуре. В твоём мире убить жителя может любой, даже самый благородный воин, только потому лишь, что его оружие действует на большом расстоянии, и солдат не видит – против кого его применяет.

– Разве не гибнут жители при осаде городов, замков, при налётах на деревни? – Василий тоже начинал заводиться, – Разве война в Соргоне не приводит к гибели населения? Разве соргонский лучник не может убить издалека?

– От стрелы легко защититься – она не пробивает стены дома. Стань за дерево или спрячься в подвал. А где можно спрятаться от снаряда или бомбы? У нас, при встрече с мародёром, любое подручное средство может спасти жизнь: топор, дубина, рогатина. Даже кухонный нож повышает шансы на выживание. Между оружием солдата и кухонной утварью разница не столь велика, как в твоём мире, – Эрин уже всерьёз сердился на непонимание Василия, – Ни один, уважающий себя, воин в Соргоне не поднимет руки на беззащитного. Убийство не может доставлять удовольствие нормальному человеку ли, гному ли... Убийство вызывает шок, когда убиваешь своими руками, когда видишь глаза жертвы. Этот шок помогает преодолеть только сознание того, что ты защищаешь свою жизнь или борешься, защищая слабых. Какой шок может быть от выстрела издалека? Нажал курок и достал противника, как мишень в тире – такое себе убийстве мимоходом. Где-то вдали что-то двигалось, получило от тебя пулю, и остановилось. И всё. Никакого тебе шока... Совеем другое дело – бой на мечах. Здесь ты уже не стрелок-чистоплюй. Ты – мясник, с той лишь разницей, что бьёшь не бессловесную скотину, а такого же мясника. Бьёшь, глядя в его глаза, стараясь угадать по ним его выпады, его сильные и слабые места. Бьёшь, установив с ним психологический контакт. Бьёшь, зная, что любая твоя или его ошибка станет последней для тебя или для него. И, если для него, и ты остаёшься жив, забрызганный и его, и своей кровью, путаясь усталыми ногами в его кишках – это ли не кошмар и не психологическая травма? И, если ты остаёшься жив, то по-настоящему начинаешь ценить свою жизнь, зная, как трудно её сохранить, и жизнь чужую, зная как трудно её отнять. В Соргоне не каждый может быть солдатом, потому что это – кровавое, грязное занятие, и быть хорошим солдатом, можно только веря в необходимость этого. Это тяжёлый труд, требующий специальной подготовки и долгого обучения. А в твоём мире на курок может нажать двухлетний ребёнок и, играючи, отнять чью-то жизнь.

Василий с удивлением слушал горячий монолог Эрина и думал:

«А он, и вправду, хороший солдат. Уже разобрался в механизме нашего оружия, и это – за два дня просмотра телепередач. Да и слова его не лишены смысла...»

Бальсар же слушал без удивления, и лишь изредка, словно подбадривая эмоционального гнома, согласно кивал головой.

4.

Разговор как-то незаметно перешёл в ужин, главными блюдами которого стали самогон и солёные огурцы. К ним добавили несколько луковиц, само собой, хлеб, остатки баночного паштета.

Василий рискнул поставить на стол просроченные кильки, в надежде, что крепчайший напиток Михаловны сумеет справиться со всеми видами бактерий и ядов, если таковые завелись меж обжаренных, в томатном соусе, рыбок.

Эрин не упустил случая поработать консервным ножом, чтобы постигнуть принцип его действия, и был доволен, что постиг.

Бальсар, не без внутреннего трепета, принимал участие в застолье, к организации которого сам приложил руку, и потому считал неудобным отказываться, когда его стопку наполняли Эрин или Василий.

Василий думал, что было бы неплохо сварить макароны, чтобы закусить плотнее, но не хотелось возиться, и необоримая лень вдруг подкинула ему мысль, что короли-то сами не готовят – этим занимаются специально обученные люди – и королевский стол сильно отличается по выбору деликатесов от рабочей столовой.

– Бальсар, давай вернёмся к разговору о магии, – Василий решил уйти от возбуждающих Эрина тем, – Объясни мне, как, всё-таки, маг проделывает все эти штуки с превращениями и тому подобное?

– Как проделывает? Понимаешь, Василий, если внимательно присмотреться к наиболее распространённым в человеческом обществе способам его организации, нетрудно заметить, что люди, в основном, руководствуются двумя критериями: «хочу» и «не хочу». Они-то и лежат в основе свободного выбора всякий раз, когда приходится его делать. Поступки из чувства долга и по принуждению мы рассматривать не будем. Человеческое «хочу» может быть различной силы. Захотел ты, например, солёный огурец, – Бальсар показал на банку с огурцами, в которой Эрин ковырял вилкой, – Если твоё хотение не очень сильно, ты спокойно пронаблюдаешь, как последний огурец достаётся Эрину, и тут же забудешь об этом...

– Это не последний, – Эрин откусил огурец и положил его перед собой, – Тебе тоже достать?

– У меня есть. Если же хотение очень сильно, то ты попытаешься отобрать у Эрина его огурец, не думая о последствиях...

– Так я и отдал!

– Вот-вот, я о том же. Желание что-нибудь иметь может быть сильнее страха смерти. Ты решаешь: «Если я этого не получу, то умру». Понимаешь меня?

– Не очень.

– Чтобы получить что-нибудь действительно для него важное, человек готов рисковать своей жизнью. Другими словами, чем большим человек жертвует, тем большего результата он добивается. Магия – это осуществлённое желание, но желание, за которое маг готов заплатить своей жизнью. Или сделает, или умрёт. Когда маг ставит на кон свою жизнь, то для её спасения высвобождает столько энергии, что становится способным влиять на магическое поле с необходимым для себя результатом.

– Ты хочешь сказать, что каждый раз, прибегая к помощи магии, ты рискуешь жизнью?

– Сейчас нет. Но начинается у мага всё именно так. Потом, в процессе работы, ему становится всё легче и легче исполнять свои желания. Это как мышца, которую развиваешь, увеличивая нагрузку. Если я возьмусь за что-нибудь очень энергоёмкое, то, конечно, могу надорваться и умереть. Так умирает человек, пытающийся поднять непосильный груз. Мелочи же, вроде зеркала или самовара, или штопки рубахи, мне уже смертью не угрожают. Трудно было первый раз, но и тогда я не сильно рисковал, потому что меня страховал мой учитель Кассерин. Он не дал бы мне погибнуть.

– Значит, магом может быть любой, рискующий жизнью?

– Любой? Нет, Василий, не любой. Нужны ещё природные данные, которые облегчают контакт с магическим полем. Без этого не получится мага.

– Опасная профессия – быть магам.

– Не опаснее любой другой, – Эрин снова полез в банку, – Чем бы человек не занимался, он должен быть готов в любой момент отдать жизнь за своё дело.

– Зачем ему это? Зачем кузнецу отдавать жизнь за то, что он кузнец, а гончару – за то, что он гончар?

– Я не имел в виду – за то, кем он работает. Я говорил об убеждениях, взглядах, – хитрый гном жульнически перевёл разговор на свои рельсы, – Если человек не готов умереть за взгляды, которые он отстаивает, то либо он ничего не стоит, либо взгляды его, либо и то и другое вместе, – Эрин поймал, наконец, огурчик,– Только когда живёшь на грани гибели – это и есть жизнь с полной отдачей.

– Я не пойму, к чему ты клонишь, Эрин.

– Ни к чему я не клоню, Василий. Просто пытаюсь объяснить тебе, что человек становится тем, кем хочет быть, только тогда, когда готов заплатить за это собственной жизнью. Корона тебе достаётся даром, она сама тебя выбрала, но если ты, взяв её, не будешь готов, при необходимости, отдать за неё жизнь, то никогда не станешь настоящим королём. Ты говорил, что не знаешь, каким должен быть король. Так знай – он не должен быть таким, как ты сейчас. Он не должен быть сомневающимся во всём нытиком, он не должен...

– Эрин! – не выдержал Бальсар, – Замолчи!

– Н-да, поговорили о магии, – Василий снова наполнил стопки, – И как же мы будем уживаться в Соргоне?

5.

Опасения Бальсара, к его глубокому сожалению, не сбылись: повторения ночи знакомства не получилось, и по постелям расползлись почти трезвыми. Сожалел же маг оттого, что никак не удавалось заснуть – одолевали мысли. Главное, что беспокоило Бальсара – это поведение Эрина: гном намеренно задевал Василия, и было непонятно, зачем он это делает.

Как будущий король, Василий не вызывал восторгов и у него, Бальсара, но не Гонцу же спорить с Короной! Хрустальная Корона сделала выбор, и приходилось надеяться, что он верен. Но в Василии не было ничего королевского: ни осанки, ни чувства избранности, ни достоинства, ни величия. Василий мог быть замечательным собутыльником, да и был им, но в короли явно не годился. В этом маг был согласен с Эрином. Он соглашался с Эрином и в том, что выбор Короны мог быть единственно возможным, и что, как бы не был плох Василий, другого короля не существует. Тогда тем более глупым казалось поведение гнома, больше не скрывающего своей неприязни к избраннику. Обидевшись, Василий плюнет на их проблемы. И что тогда делать? Эх, Эрин, Эрин! Самодовольный и неразумный гном! Что же ты творишь, приятель?

Приятель Эрин тоже не спал. Он перебирал в памяти все шпильки, которые загнал сегодня под шкуру упитанного кандидата в короли и был доволен собой. Не зря в свои сорок лет Эрин был главой рода, и не зря ему готовили место среди Старейших! Эрин очень хорошо разбирался в характерах и не видел большой разницы между поведением гномов и людей. Василий был слаб, размазня – одним словом, и принимать решение он мог бы вечно, так и не сделав выбора. Как король, он не нравился Эрину. Но не спорить же с Короной! Все слабые люди болезненно самолюбивы, и Эрин стал безжалостно топтаться по самолюбию Василия, делая возможным единственное решение – принять Корону. Да, иного выхода у Василия теперь нет.

Василий ворочался в кровати: беспокойные мысли не давали телу долго находиться в одном каком-нибудь положении, и старая кровать жалобно пищала и скрипела под весом неугомонных ста двадцати килограммов. Ныли, ох как ныли, нанесённые Эрином раны в безвольной душе Василия! Странное дело, но люди с мягким характером, о которых, походя, вытирают ноги все, кому не лень, иногда бывают способны на неудержимые бунты, происходящие из оскорблённого самолюбия и редкой твёрдости упрямства.

Упрямство часто восполняет недоразвитое мужество, и раз проявившись, уже не даёт никаким разумным доводам и соображениям ума изменить решение заупрямившегося человека. Столкнувшиеся с подобным упрямством люди в удивлении разводят руками, приговаривая: «Ну и тихоня! Ну и отмочил! Кто бы мог подумать? Это надо же, а?!»

Обидные слова Эрина пробудили у Василия годами копившийся гнев на собственное бессилие, на неумение выправить, вновь правильно организовать свою жизнь, а возможная подлость отказа от Короны переплавила этот гнев в упрямое решение совершить безумно-героический поступок и стать королём:

«Я им покажу, я им всем докажу! Я – сумею! Я – справлюсь!»

И, переполненный волевыми мыслями, будущий король вдруг пугался и вскакивал, и с трепетом заглядывал под кастрюлю, чтобы убедиться в неизменности выбора Короны, и, увидев зелёный лучик, по-прежнему безошибочно находящий середину его груди, облегчённо вздохнув, снова укладывался в кровать и продолжал в ней думать и ворочаться.

Тайком надевать Корону было стыдно – подвиги не совершают тайком. Да и слова, которые хотелось сказать при этом Василию, требовали присутствия свидетелей – для придания торжественности моменту коронации. И хотелось видеть лица недоверчивых соргонцев, их выражение, в тот момент, когда Хрустальная Корона оседлает беспутную голову Головина. Хорошо бы ещё добавить при этом: «Что, съели?» Но нельзя – опошлится всё значение совершенного подвига, и обратится он в фарс, в дешёвую комедию. А король не должен быть смешон в глазах своих подданных...

«А, так они станут моими подданными! Хотя, нет, Эрин – не раттанарец. Ему отплатить за грубость и неуважение мне не удается. А к магу у меня претензий нет. Надо же, и тут неудача: единственное, чем я могу отомстить гному – это не брать его с собой в Соргон. Сбежать тайком и оставить его здесь. Но Бальсар не даст. И гадко так поступать, не по-королевски как-то. К тому же с Переходом мне не ясно: я не догадался спросить, кто из них его откроет. Может, как раз Эрин? И это он не возьмёт меня в Соргон, а не я его? Впрочем, чего я прицепился к гному: простая, бесхитростная душа. Говорит, что думает. И горяч, конечно. Они, оба, как на иголках, пока я размышляю: там, в Соргоне, возможно, гибнут их друзья и родные. Наверное, каждая минута промедления – годом кажется. У Эрина нервы уже сдали. Ещё немного – и на меня кинется Бальсар со своими магическими штуками. Ещё превратит во что-нибудь. Дольше тянуть для здоровья опасно: или колдонут, или топором тюкнут. Утром коронуюсь, и будь что будет... «

На этой решительной мысли Василий неожиданно заснул.

Услышав, что будущий король угомонился: перестал ворочаться и подскакивать к столу, к накрытой кастрюлей Короне, соргонские дружбаны тоже позволили себе задремать.

6.

Первым проснулся гном. Едва начало светать – он уже возился в сарае, отбирая свои сокровища и напихивая ими ранец. Жаль, что не посмотрел города, но возвращение в Соргон было важнее, а впечатлений и так достаточно. И вернётся он не с пустыми руками, будет, чем порадовать Старейших. Сомнений, что Василий наденет Корону сразу, как проснётся, не было никаких, и гном торопился, чтобы быть готовым вовремя шагнуть в Переход, ничего не забыв и не упустив из доступного знания.

Гора отобранного накануне хлама подверглась дотошному пересмотру с учётом свободного места в ранце. Сначала попала в ранец керосиновая лампа, правда, не вся. Постигший тайну резьбовых соединений, Эрин довольно быстро сумел отделить механизм подачи фитиля от корпуса и спрятал его.

Перебрав болты и шурупы, гном посмотрел на покрытые ржавчиной ладони. Немного подумал.

Остатки полотняной рубахи, потерявшей свои рукава ещё там, в Соргоне, при перевязке Бальсаровой раны, окончили свою жизнь в захламленном земном сарае, став горкой лоскутков в решительных пальцах соргонского прибалта.

Безобразный хлам, которому Эрин предназначил представлять земную цивилизацию перед строгими глазами Старейших гномьего племени, улёгся в ранец в виде матерчатых свёрточков разного размера и содержания. Заминка вышла только с замками чемодана: гном долго колебался, но, всё-таки, выломал оба, отбросив чемодан в сторону.

Ранец распух, беременный ржавым железом, и, прежде чем поднять его, Эрин тщательно осмотрел ремни и застёжки.

В доме гном не застал ничего неожиданного: Василий в полной готовности сидел за столом перед освобождённой от кастрюльного плена Короной и терпеливо ждал пробуждения мага. Хотя, если быть точным, готовность носила, скорее, духовный, чем материальный, характер: будущий король сидел в трусах и майке, ритмически постукивая по полу обутой в домашний тапок правой ногой.

– Что ты не разбудишь его? – Эрин кивнул на сладко сопящего на печи Бальсара, – Досидишься, что всю смелость растеряешь!

Василий оторвал взгляд от хрустальной радуги на столе и встретился глазами с гномом. Эрин от неожиданности вздрогнул: водянистые, неопределённого, от возраста и безволия, цвета, глаза Василия приобрели холодный серый, даже какой-то стальной, оттенок. Не знавший никогда сомнений и страха гном нервно поёжился, натолкнувшись на этот неприятный взгляд.

Стараясь скрыть свою внезапную оробелость, Эрин продолжил тем же ехидным тоном:

– Так и пойдёшь в короли полуголым?

Василий опустил глаза на голые ноги в мохнатых тапках и густо покраснел.

Эрин отвернулся: прежде, чем серо-стальные глаза перестали сверлить дерзкого гнома, в них промелькнуло нечто такое, нет, не злоба, нет. И не ненависть. Эрин не сразу определил, что это было.

«Твёрдость! Это была твёрдость! Это была суть, глубинная суть Васильева характера. В этом рыхлом тюфяке скрыта, оказывается, такая сила и твёрдость, что... Нет, я не хотел бы стать у него на дороге! Впервые в жизни я встретил того, с кем не хотел бы ссориться ни за какие блага ни моего, ни этого мира...»

– Вы уже встали? – с печи свесился заспанный маг, – Почему не будите?

Бальсар соскочил вниз и хрустко потянулся. Посмотрел на торопливо одевающегося Василия, открытую Корону и старательно стесняющегося гнома:

– Вы опять поругались, что ли?

– С чего нам ругаться? – Эрин ненужно переставил ранец и потянулся к зачехлённому топору.

– Давайте, сначала поедим, – Василий снова подсел к столу, – С пустым желудком дела не делают.

Маг, спросонок, никак не мог ухватить смысла происходящего. Он послушно двинулся к столу и споткнулся о туго набитый ранец.

«Уже уложился, – подумал он, – Только зачем оставлять на проходе? Уложился?! – сонливость вмиг слетела с Бальсара, – Уложился! Корона открыта, Эрин уже собрался. И Василий предлагает сначала поесть. Значит, сейчас, после еды, мы получим короля. Ну, что ж, за это и выпить не зазорно...»

Бальсар ухватил стопку и лихо, как ни разу ещё не делал, опрокинул её в рот. Эрин и Василий дико захохотали:

– Я же ещё не налил, – Василий, вытирая слёзы, потянулся за банкой с самогоном, – Эрин, достань Бальсару огурец.

Чокнулись и выпили молча, без тостов. Никому не хотелось пустыми словами нарушать зарождающуюся торжественность предстоящего события. Ели медленно, без спешки и суеты, и тоже молча.

Наконец, завтрак кончился. Эрин, без просьб и напоминаний, быстро убрал со стола всё, кроме монет и Короны.

«Верно, – подумал Василий, – Не царское это дело – со стола убирать. Эх, жалко, репортёров нет. Как назло – ни одного захудалого журналиста!»

Все встали: Василий возле Короны, у стола. Эрин с Бальсаром отошли в сторону, словно подчёркивая ту дистанцию, которая сейчас разделит их, троих. Дистанцию между различными слоями общества, которая, как бы мала не была, чаще всего бывает непреодолима.

Василий вытер вспотевшие ладони о затянутый в синий свитер живот.

«Ну, была, не была», – подумал он и потянулся к Хрустальной Короне:

– Принимаю Корону, власть и ответственность...