1.

Остаток дня прошёл в тех же ратных трудах. Дворцовые стражи носились от Храма к Храму, разгоняя одну толпу за другой. Пророки Разрушителя прекратили свои митинги и где-то попрятались. Пришло время грубой силы, и схватки закипали в самых неожиданных местах.

Улицы и площади Скироны покрывались трупами мародёров, как считал король. Бесспорную связь с Разрушителем удалось установить не более, чем в тридцати случаях. Всё тем же способом – проверкой на разжижение мозга. Остальные сотни убитых имели вполне нормальный для мёртвых вид: неудачливых грабителей, схвативших слишком большой кусок. Привлечённые в город обещанием баснословной поживы на ограблении Храмов, эти труженики большой дороги никак не могли быть сторонниками Разрушителя. Но грабёж на дорогах и бои с солдатами – это совершенно разные вещи. Самые умные из этой армии бандитов бежали из города через открытые настежь городские ворота, и городская стража не препятствовала им. Городская стража и в городе ни во что не вмешивалась, и ближе к вечеру её патрули перестали появляться на улицах.

Самые жадные из бандитов продолжали надеяться на успех, только источник обогащения, возможного обогащения, у них переменился. Главной целью стал король Василий, и где бы он не появлялся, центр схватки перемещался к Хрустальной Короне, которую король никак не соглашался убрать:

– Пусть все видят, что король жив, что он здесь, что он борется.

Результатом этой наглядной агитации «за монархию» стала гибель ещё трёх лошадей под Василием и кровавая ссадина на лбу Его Величества – какой-то камень не сумел увернуться от королевской головы.

Когда стало ясно, что война в Скироне приобрела слишком уж личный характер, и что за жизнь Василия, как показал на допросе один из мародёров, обещано два мешка бриллиантов, уставший от бессмысленной бойни король согласился покинуть поле боя и вернуться во дворец.

Война сразу же кончилась – штурмовать дворец дураков не нашлось, а, может, и агенты у Разрушителя кончились. Кто знает?

Барон Готам, получивший от разгневанных и перепуганных баронов пост военного министра, объехал казармы городской стражи, где, умертвив трёх капитанов простым вопросом: «Как вы связываетесь с Разрушителем?» и, выгнав с позором остальных трёх, добился от городских стражей повиновения, и выслал их на улицы – убирать трупы и патрулировать.

Стали подсчитывать потери.

Дворцовые стражи потеряли шестьдесят человек убитыми и около двухсот ранеными. Раттанарцев погибла почти половина – двадцать человек. Призванные долгом охранять своего короля, они вместе с ним попадали под прицел любителей бриллиантов, и те, кто не погиб, оказались серьёзно изранены.

Легче всех отделались гномы: у них убитых не было. Три тяжёлых перелома, восемь сотрясений мозга и ещё пятнадцать ушибов различной тяжести. Впрочем, Эрина это не радовало. Для его небольшого войска бой под Храмом Матушки оказался единственным в течение дня, так как никто у Храма Матушки гномов не сменял до самого ужина, а оставить женщин без защиты благороднейший и единственный в Соргоне рыцарь не решился.

Потери среди горожан, вставших на защиту Храмов, равно как и среди храмовых служителей, подсчитывать не стали, поскольку не было заранее установлено, сколько их должно было быть изначально. Сколько осталось в живых – тоже неизвестно, так как многие разошлись по домам по окончании битвы, и процентное отношение погибших было не к чему высчитывать.

Мародёров же набили более полутора тысяч и, судя по тому, что разбежалось намного больше, спокойной жизни в Скироне не следовало ожидать долгое время: так или иначе, но бандиты постараются не оставаться без добычи.

Король, узнав о потерях среди своих, впал в меланхолию. Уединившись в кабинете, он стал решать моральную проблему: имел ли он право или не имел – посылать на смерть такое количество народа.

Капа, лишённая возможности отделиться от мыслей Василия никоим образом, изнывала, внимая этому нытью, и можно считать, что за все дерзости и насмешки, выслушанные за день, король ей воздал сторицей.

Из трёх барбудос, ступивших на землю Соргона более десяти часов назад, меньше всех мучался Бальсар: лошадь увязавшегося за королём мага сломала ногу во время атаки у Храма Матушки и перекатилась через всадника. Бальсар потерял сознание, и участия в дальнейших событиях не принимал.

Очнувшийся среди контуженых гномов, маг безропотно отлёживался до вечера – жрицы Матушки сводили с его тела ушибы и вправляли сотрясённый падением мозг. К счастью Бальсара, он отделался только такими травмами.

Во дворец он вернулся вместе с недовольным Эрином и сразу погрузился в атмосферу боевых воспоминаний выживших раттанарцев. Жаль, Василий не слышал, с каким упоением солдаты хвастались своим королём. Перед глазами благодарного слушателя мелькали десятки шрамов (жрицы Матушки побывали здесь раньше мага, и потому открытых ран уже не было) от принятых вместо безрассудного короля ударов. Оказалось, что Василий рвался вперёд с таким задором, что сорок раттанарцев с трудом успевали прикрывать ему спину. Это не значило, что король в бою был безумен: он поразительно хорошо видел всё, что вокруг творилось и перечню эпизодов, когда меч или щит Василия отводил от того или другого роковой удар врага, не было конца.

Потом зашёл спор о боевом кличе. Почему – «ура»? Чему радуется король, идя в бой? Самому ли сражению, противоборству или тому, что сражается за правое дело, за которое даже смерть – и то в радость?

Спор быстро зашёл в тупик, и чтобы не переводить его в ссору, единодушно было принято мнение, что, как бы там ни было, а боец их король – отменный, редкий, можно сказать, боец.

Эрин сидел в углу с закрытыми глазами и, из зависти, делал вид, что не слушает, при этом, не пропуская ни единого слова. Обижен рыцарь был крепко: если у вас в отряде есть гном, отковавший первоклассный топор, и этот гном – воин, а топор ещё плохо опробован, то не пускать этого гнома в бой первым, в самом крайнем случае – вторым – вот обида почти на всю жизнь, аж до первого серьёзного боя.

Когда Бальсару, в доказательство своей правдивости, солдаты показали круглый Васильев щит, Эрин не выдержал, посмотрел. И расстроился ещё больше: щит можно было назвать круглым только при очень большом воображении. Иссеченный мечами, измятый камнями, щит этот был яркой иллюстрацией к интересно проведенному королём дню, и гном, бросив, украдкой, взгляд на свой, едва поцарапанный, поторопился уйти из казармы.

2.

От бесплодных упражнений в философии короля спас приход баронов.

Сначала в кабинет заглянул солдат, из тех десяти, что не принимали участия в битве, и, глядя на Василия испуганно-восторженными глазами, поинтересовался, не занят ли Его Величество, и, если нет, то не будет ли Его Величеству угодно...

Его Величеству было угодно, и бароны вошли: жизнерадостный Готам, озабоченный Крейн, разгневанный Пондо и настороженный Кайкос. Хитрая лиса Крейн не захватил к королю тех, с кем Василий знаком не был, и тем заслужил первую благодарность коронованной особы.

Оная особа добродушно кивнула вошедшим и пригласила баронов к столу.

– Я понимаю, – говорила особа, пока бароны определялись, где кому сидеть, – Я понимаю, что только нечто невероятное, какое-то из ряда вон выходящее событие могло оторвать таких занятых людей от дела и искать встречи с заезжим королём. Я слушаю вас, господа бароны.

Крейн собрался заговорить, но Василий жестом остановил его и закричал:

– Эй, кто там! Немедленно принесите свежего вина господам баронам – это стоит на столе часа два, и полностью выдохлось!

Пока меняли кувшины с вином, пока баронам наполняли кубки, Василий всё призывал Крейна к молчанию, делая ему соответственные знаки, и под конец добавил:

– Что же вы молчите, барон? Я весь – внимание.

От возмущения Крейн не мог выдавить ни слова, а доведённый до кипения – щеки стали такого красного цвета, что хоть пожарных вызывай – Пондо проговорил-провизжал:

– Это Вам не Раттанар, Ваше Величество! Такое поведение в чужой столице просто немыслимо...

– О, не стоит меня благодарить, – прервал его визг спокойный голос короля, – Я всего лишь сделал вашу работу, господа. Если ещё что понадобится – не стесняйтесь, я всегда к вашим услугам. Пока я не покинул Скирону, вы гарантированы от беспорядков.

– У... у... меня... нет слов..., – у Пондо даже усы встали дыбом.

– Так пойдите, поищите их, барон, – Василий медленно поднялся и, вдруг, заорал во всю мощь своих лёгких:

– Во-о-он, отсюда, скотина!!! – и снова, совершенно спокойным тоном, сказал: – А вы сидите, господа, сидите.

Вбежавшие на крик короля солдаты не успели вытолкать рассердившего его барона – того и след простыл.

Готам, не смущаясь, хохотал, расплёскивая вино из полного кубка, который не сумел донести ко рту.

Крейн, наверное, впервые в жизни, не знал, как себя вести с королевской особой, и тупо уставился в свой бокал, ожидая, когда ситуация прояснится.

Настороженность Кайкоса переросла в опасение, что следующим из этого кабинета будет изгнан он, и барон беспомощно смотрел на Василия, стараясь ничем не разгневать грозного короля.

– Докладывайте, барон Крейн!

Тот не стал испытывать судьбу:

– В городе всё спокойно, Ваше Величество. Городские стражи...

– Барон, говорите о том, чем занимались лично вы. О стражах мне и без вас доложат.

– Простите, Ваше Величество. Коротко – так: Баронский Совет разрешил Вам использовать в битве против Масок жителей Скироны, как союзников, без принесения присяги и заключения взаимных договоров...

– Это уже и без них решилось. Но – всё равно – спасибо и за это. Что-нибудь ещё?

– Многие бароны выразили желание присоединиться к Вашей армии в день битвы.

– Я возьму с собой только барона Кайкоса. Сколько у вас людей, барон?

– Сотня дружинников, как обычно. Если позволите вооружить слуг – будет сто пятьдесят, Ваше Величество.

– Позволяю. Идите, барон, готовьтесь. Вас известят, где и когда вам быть со своими людьми.

– Я ещё хотел доложить, – эти «хотел доложить» прозвучали у Крейна так убедительно, будто он всю жизнь ни о чём ином и не мечтал, – хотел доложить Вам, Ваше Величество, что все решения Баронского Совета носят временный характер, ибо нет и половины наших баронов. Буквально на днях разъехались по поместьям...

– Я понял – прослышали о переменах в королевстве и выжидают, чем дело кончится. Раз у вас так хорошо расползаются слухи, задолго до событий и – правдивые, помогите достичь ушей отсутствующих в Скироне баронов ещё одному: кто в течение трёх дней после моей победы не принесёт присяги единственной Короне Соргона, рискует попасть в немилость. Вы видели, во что Маски превращают людей, барон. Без неё, – Василий сверкнул хрусталём, – никому не выстоять. Наше спасение – в единстве.

– Почему же Вы отказались от помощи всех, кроме Кайкоса?

– Я не отказался, барон. Кайкос сейчас расскажет, что он единственный, кому доверено обнажить меч вместе с королём. Потом вы объясните им, что сумели убедить несговорчивого монарха использовать баронские дружины, как резерв. Место размещения резерва мы выясним завтра после осмотра поля боя.

– Ваше Величество..., Ваше Величество..., – Крейн не хотел об этом говорить, но понимал, что промолчать – себе во вред, – Я сомневаюсь... Бароны не присягнут, Ваше Величество. Они не захотят стать частью Раттанара...

– Кто говорит, что Раттанар претендует на ваше королевство? В той обстановке, что сложилась в Соргоне, не до завоеваний. Нам бы с Масками справиться. Присяга будет временная, до окончания войны. Она восстановит привычную пирамиду власти и экономику вашего королевства – вашим деньгам будет возвращена прежняя ценность. У вас на руках, у тех, кто не потянулся за Разрушителем, снова будут нормальные монеты, а не пустые кружки.

– Но – как?! Если нашей Короны больше нет?

– Присяга на Знамени распространит действие моей Короны на ваш Денежный Сундук. У вас, как и в Раттанаре, сто двадцать пять баронских семей? Тогда для присяги будет достаточно шестидесяти пяти баронов. Но учтите – отказавшихся от присяги я щадить не буду. На вас, на всех, уже лежит вина за нападение на Храмы. Не за новую власть надо было бороться, а сохранить, что можно, от старой, и не допускать безобразий на улицах. Вторая вина баронов – никто из них не пришёл Храмам на помощь. За каждого, погибшего на защите Храмов, вина тоже лежит на баронах. Я не стану мстить, но не забуду об этом. Пока стерплю. Но терпение моё не безгранично, барон. Его не следует слишком долго испытывать на прочность. Так и объясните баронам. Завтра будьте во дворце к девяти часам – поедем на природу смотреть. У меня – всё, барон, можете идти.

Крейн вежливо поклонился и поспешил выйти из кабинета, ещё более озабоченный, чем пришёл. Он, единственный из скиронских баронов, знал, что Василий говорил правду о своём появлении в Скироне. Не верил, не принимал из нежелания ссориться или выгоды. Он знал.

Имение барона располагалось у Хафеларской дороги всего в часе езды от городских ворот, и барон поторопился проверить – не зацепят ли беспорядки его имущества. Слава богам, там всё было в порядке.

Возвращаясь в город, Крейн не поленился: поискал место выхода короля со спутниками на Хафеларскую дорогу. Повозиться, конечно, пришлось, но удача редко изменяла барону. Потом он долго стоял над идущими из ниоткуда следами трёх пар ног и, не найдя в овраге никаких доказательств жульнической проделки, решил не спорить ни с королём, ни с судьбой,

Он и в молодости не рвался в троноискатели – стоило ли начинать сейчас?

По пути в Баронский Совет, Крейн анализировал каждую фразу короля, пытаясь понять, чего Его Величество не договаривает, какой сюрприз король готовит и баронам, и Маскам. Чутьём опытного политика он улавливал флюиды таинственных планов Василия, но понять ничего не мог.

«Ладно, буду делать, что сказано! А там – посмотрим», – решил барон, открывая двери зала, где ждали его нетерпеливые «одноклассники», как определила их Капа.

Готам не проронил ни слова, наблюдая, как король расставляет по местам, кому какие предназначил, заносчивых скиронских баронов. Он понемногу отпивал из кубка каждый раз, когда губы кривила довольная улыбка, и лишь смешинки, метавшиеся в глубоко сидящих карих глазах, могли выдать Крейну удовольствие Готама от его, Крейна, унижения.

Своим почётным домашним арестом Готам был обязан Крейну, выдавшему королю Шиллуку мечты барона влиться со всем своим баронством в одно из прибрежных королевств: Раттанар или Хафелар – чтобы получить командную должность в одном из заградотрядов. Готам мечтал о военных подвигах, славе и высоких чинах.

Внутренние королевства посылали на побережье солдат, но офицеры в заградотрядах были только местные. Ему, скиронскому барону, доступа к командованию не было.

Он отбыл срок солдатской службы и за доблесть в боях с гоблинами, по личному указу короля Альбека Хафеларского, был произведен в сержанты. Это был предел его военной карьеры. Офицерский патент он мог получить дома, в родной армии, но счёл службу в Скиронаре скучной и служить не стал. Учёба в офицерской школе Готама тоже не прельщала: разве можно сравнить высиженный задницей патент с производством в чин на поле боя?

Предпринять ничего для осуществления своей мечты барон не успел: не мог сообразить, как взяться за это дело. Надежды, что кто-то из приморских королей поддержит его в желании сменить подданство, Готам не имел: короли в подобных вопросах были одинаково неумолимы. Под каким подданством родился – под тем и живи.

Самым же досадным для Готама было отсутствие общей границы с одним из вожделенных королевств. Ему казалось, что будь иначе, вопрос его перехода в подданство, Хафелара, например, сильно бы упростился. Барон готовился к подвигам сам и неустанно готовил своих вассалов, передавая им приобретенные на побережье навыки, и здорово в этом преуспел, когда неожиданная идея осенила будущего соргонского героя. Меняться! Меняться, решил барон. Вот где путь к воплощению мечты. Сначала сменяться поместьями с пограничным бароном, а там – наладить дружбу через границу и вторым обменом перескочить в прибрежное королевство. Как, оказывается, всё просто!

– Как вы это себе представляете? – спросил его первый же возможный обменщик, – А как же могилы предков? Будем тревожить прах ни в чём неповинных пращуров, переносить сотни могил близких и дальних родственников?

Готам задумался, но тут же нашёл выход:

– Обменяемся и предками! Чего, в самом деле, таскать их с места на место? Чему вы смеётесь, барон? Вы смеете утверждать, что мои предки хуже ваших?

– Нет-нет! Что вы! У меня и в мыслях не было обижать ни вас, ни ваших досточтимых предков. Просто в этом случае обмен сведётся к обмену родовыми именами, – нашёлся оппонент, – а к такому исходу я не готов.

К такому исходу не был готов и Готам и, временно, отступился. Он мучительно искал путь решения новой задачи, когда Крейн поделился историей с обменом баронствами (в виде анекдота) с королём Шиллуком.

Шиллук долго и весело смеялся, но меры принял жёсткие. Он вызвал к себе Готама и приказал выкинуть глупые бредни из головы. Тот отказался.

Тогда, под угрозой конфискации баронства, Шиллук взял с Готама слово не покидать дворца без позволения монарха. Барон не был врагом своим близким и не стал лишать их ни титула, ни владений. Слово он дал и был поселен в шикарных апартаментах в качестве то ли пленника, то ли вечного гостя короля.

Барон не унывал и терпеливо ждал часа освобождения. Приход Разрушителя не только освободил Готама, но и осуществил его мечту, принеся войну и все сопутствующие ей блага: подвиги, награды, славу и чины. Барона распирало от двух противоречивых чувств, при чём одно не мешало другому. Он был готов расцеловать Разрушителя за избавление и тут же убить, потому что лучшего хозяин Масок не заслуживал. Другими словами, барон Готам был счастлив. И был верен королю Василию.

– Вас не давит чувство ответственности, барон? – король отвлёк Готама от посторонних мыслей, – Я знаю, что вы мечтатель, военный романтик. Но у войны есть и очень неприглядная сторона. Вам не жаль погибших сегодня людей? Послезавтра их будет намного больше. Мне – жаль.

«– Вот-вот, поплачьтесь в жилетку барона, сир. Он вас поймёт. Как раз!»– Капа хотела сказать: «держи карман шире», и Василий понял её.

«– Как же ты мне надоела!»

«– Ура-ура! Я прощена! Сир, я же по-дружески, повеселить!»

«– Потом веселье! Помолчи!»

– ...Я сегодня только и делаю, что предупреждаю. Для вас, Готам, предупреждение звучит так: если вы, барон, из-за распирающего вас тщеславия, совершите что-либо во вред делу – я не посмотрю на все ваши заслуги, что теперешние, что будущие, и накажу самым строгим образом.

– Но, Ваше Величество! Любой может ошибиться!

– Хочу надеяться, что ошибку от тщеславной глупости я отличу. Поэтому ещё раз спрашиваю: вас не давит чувство ответственности? Официально вы – всего лишь сержант. Хватит ли у вас знаний для того поста, на который я вас запихнул? У меня не было более подходящей кандидатуры, а действовать нужно было быстро. Хорошо обдумайте. Если не потянете, не скрывайте, подыщем замену. Ваше от вас не уйдёт, лишь бы не погубить начатое. Вы понимаете меня? Прекрасно! Что вы успели?

Василий слушал доклад Готама, время от времени задавая уточняющие вопросы. Готам докладывал кратко, соображения высказывал толковые. Похоже, барон не страдал комплексом неполноценности и не испытывал, в отличие от короля, сомнений по любому поводу.

«– Он просто умеет показывать вид, сир. Я слышу, как стучат друг о друга его коленки. Он очень боится, что Вы не одобрите его действий».

«– Мне бы научиться так себя держать!»

«– Вы умеете, сир, ничуть не хуже его. Никто не заподозрил, что Вы, в душе, рыдаете взахлёб над каждым убитым солдатом, не говорю уже о женщинах и детях. Спокойно, сир, спокойно! Я не осуждаю. Все Вы, короли, в этом одинаковы...»

«– Ты же говорила!...»

«– Мало ли что я говорила! Скажите, как иначе поддерживать Вашу решительность, и я тут же этим воспользуюсь. Он закончил доклад, сир!»

– Скажите, барон, простите, министр! Сколько человек вы ждёте из поместья?

– Пять сотен, не меньше Ваше Величество. Дружина и другие обученные.

– Ваши люди носят герб?

– Только дружинники, Ваше Величество. По остальным не скажешь – чьи они. Положено сто дружинников – сто и есть. Я законов не нарушаю.

– Я хочу, чтобы никого из ваших людей, кроме дружинников, не видели в городе. Пусть под командой надёжного человека займут какую-нибудь деревеньку на королевских землях, неподалёку от Аквиннарских ворот. У вас есть такой человек?

– Есть, Ваше Величество. Я поручу их своему сыну.

– Баронет прибудет с ними?

– Не баронет, нет, Ваше Величество. Баронет у меня – хозяйственник. Людей приведёт младший, Брей. Он хороший солдат – провёл три года на побережье и дело знает. Правда, ему не повезло – не выслужил даже капрала, но по знаниям не уступит иному капитану. Я сам его учил, Ваше Величество.

– Ему в городе тоже не появляться! Завтра мы с вами, министр, – королю нравилось смотреть, как стеснительно краснеет Готам при этом слове, – мы с вами решим, где находиться его отряду. Входите, Астар. Вы не помешали.

– Ваше Величество, вот список оппозиции Крейну. Это те, что всегда выступали вместе. Тех, что метались между Фальком и Крейном, я не стал писать. Птичками помечены, кого нет сейчас в Скироне, а крестиком – чьи дружины ушли из города три дня назад. У Вас ко мне больше нет поручений, Ваше Величество?

– Пока нет, Астар, спасибо. Можете идти, если вас ждут дела. Смотрите, Готам, из пятнадцати человек оппозиции все либо отсутствуют, либо остались в городе без дружин. Скажите, городские стражи будут вам послушны?

– Не уверен, Ваше Величество. Для охраны города их ещё можно использовать, но в бою я не положусь на них: побегут. При первом же осложнении побегут.

– Баронов, оставшихся без дружин вы завтра арестуете. Поближе к вечеру. На это городские стражи годятся?

– На это – да. А что не так с баронами из списка, Ваше Величество?

– Дружины их выйдут против нас послезавтра. Вместе с лысыми. Я допускаю, что они отослали дружинников для охраны поместий, но... Понимаете, Готам, охраняющий поместье, а сам – остающийся без охраны... Не верю я в такое безразличие к собственной судьбе у ваших баронов. Да и к тем, чьи дружины остались в Скироне, у меня доверия нет.

– Вы думаете, Ваше Величество, что все они – агенты Разрушителя?

– Нет, не думаю. Они опасны тем, что не определились, на чьей они стороне. Плохо нам будет, когда во время боя баронам придёт в голову поддержать Разрушителя. Нас и так очень мало. Предательство погубит нас. Куда в Скиронаре поступают заявления о пропавших людях? Кто-то ведёт их учёт по всему королевству?

– Не знаю, Ваше Величество. Уточню у судейских. А для чего это нужно, Ваше Величество?

– Попробуем, хотя бы приблизительно, установить число лысых, совпадёт ли с предположениями Фирсоффа?

– Я сейчас же потревожу королевского прокурора и судебных следователей. По времени – доложу уже завтра.

– Докладывайте сразу, как узнаете. Разве только я засну – что-то чувствую себя усталым – тогда завтра.

«– А я Вам что, двужильная, сир? Кого там ещё нелёгкая принесла? Ни минуты покоя! Просто хочется рвать и метать, сир! Честно, сир!»

4.

Нелёгкая принесла Бушира.

Служитель сильно переменился, и не только внешне. Его измученное лицо было наполнено удивительным внутренним светом, и печально-скорбные глаза делали Бушира похожим на лики старинных икон. Ещё можно видеть в церквях и музеях Чернигова образа, писанные верой в те времена, когда в душе художника жила любовь к Богу, а не хвастливое любование собственным мастерством.

Иконоподобный Бушир задержался в дверях, ожидая приглашения короля, и Василий, указав ему на кресло возле стола, старательно отмечал новые детали в облике служителя.

Прежде всего, в глаза бросалась перепоясанная кольчуга. Длинный меч, в обшитых красным бархатом – под цвет сутаны – ножнах, достигал пола кабинета. Нет, не достигал. Оставался зазор сантиметров пять. Сутана была неровно подрезана, чтобы не цеплялась при ходьбе за шпоры, и больше не скрывала тупые носы кавалерийских сапог.

– А где же ваш шлем, где щит, где ваши железные рукавицы? Неужели вы так слабо защищены от превратностей боя, Бушир?

– Я оставил их в Вашей приёмной, Ваше Величество. Не хотел тащить за Ваш стол такую гору железа. Должен сказать, что Ваша помощь была очень своевременна, Ваше Величество. Так же, как и распоряжение вооружить фанатиков.

– О чём вы говорите, Бушир? Совет, всего лишь совет. Разве короли вмешиваются в дела Храмов?! По-моему – нет! Не поделитесь ли со мной вашим знанием о величине ущерба, нанесенного дневными событиями?

– Благодаря Вам, Ваше Величество, ущерб не так велик, как мог быть. Храмы, хвала богам, не пострадали. Но обошлось не без жертв. Да, не без жертв. Потери своих солдат Вы, конечно же, знаете, Ваше Величество...

– Сир! Обращаясь ко мне, говорите «сир». Вы заслужили право на мою дружбу, поэтому упростим немного общение между нами. Согласны?

– Как Вам будет угодно, сир, – Бушир не стал ломаться: сир, так сир, – До нападения мы успели вооружить около тысячи человек, и у каждого Храма выставили охрану. Вот только Храм Матушки упустили из виду. Но боги и их не бросили на растерзание...

– Вы хотите порадовать меня проповедью, Бушир?

– Нет, сир! Я всего лишь излагаю факты. Когда Крейн с Готамом попытались допросить задержанных нами ораторов, я пришёл в ужас. Неужели Разрушитель проделает это со всеми нами?!

– На поле боя вы увидите кое-что похуже. Эти-то хоть ничего человеческого не утратили. Продолжайте, прошу вас.

– Я пришёл в ужас, сир. И тотчас принял меры: в Храме Лешего я поставил столы, на которых разложил тела несчастных болтунов. Потом пригласил народ с площади – посмотреть на работу Разрушителя. «Вот что ждёт всех нас, если поддадимся Разрушителю и отречёмся от своих богов!» Так говорил я людям, и они в ужасе покидали Храм. В таком же ужасе, какой испытал я сам. Кто же захочет жить с пустой головой, если он нормальный человек? И тогда на нас напали: попытались унести тела, а когда не смогли – захватить Храм.

«– Так вот кто виноват в побоище, сир. А Вы его – в друзья!»

«– Знаешь, Капа, хорошо, что получилось именно так. Иначе нам – бежать бы в Раттанар. Благодаря Буширу, мы вовремя обрели силу и поддержку горожан. Опасность поражения и сейчас есть, но намного меньшая. Что было бы, ударь нам эти банды в спину во время сражения?»

– Скажите, Бушир, вы подсчитали свои потери?

– Из той сотни, что предоставили мне Вы, сир (я имею в виду дворцовых стражей), погибли двадцать шесть солдат, ранено – пятьдесят. Барон Готам подоспел вовремя. Его потери я не считал. Я не отвечал за его людей и не счёл это нужным. По другим Храмам я поехал, когда солдаты своих уже увезли. Поэтому могу отчитаться только о потерях среди верующих и служителей. Вам нужен перечень по Храмам?

– Нет. Назовите общие цифры.

– Из тех, кого мы вооружили, погибло четыреста шестьдесят семь фанатичных прихожан, пятьдесят пять служек и двенадцать служителей разного ранга. Ещё двести пятнадцать убитых приходится на окрестных жителей, пришедших на помощь ближайшим Храмам. Есть убитые и среди женщин и детей.

– Я видел. Сколько?

– Эти мерзавцы убили девяносто двух женщин и семьдесят семь детей. Число раненых я назвать затрудняюсь – их сразу разобрали по окрестным домам. Я послал служек, но мне ещё не докладывали. В самих Храмах находится триста двенадцать раненых, но это, в основном, бандиты. Их лечат для допроса. Что делать с ними потом – ума не приложу.

– Отдайте жителям Скироны – те знают, что делать.

– Они же их растерзают! Разорвут на куски!

– Такого зверства допускать нельзя. Используйте свой авторитет служителя и объясните людям, что так поступать не годится. Пусть их повесят, без издевательств и излишней грубости.

– Но это же убийство, сир! А суд, а законы? Что скажет Баронский Совет?

– Из ваших подсчётов получается, что погибла почти тысяча жителей Скироны. Вы знаете, Бушир, мне тоже интересно услышать, что скажет по этому поводу Баронский Совет, как оправдается? Затевать судебный процесс только для того, чтобы выяснить, кто из подсудимых скольких убил, я не вижу смысла. Да и не время сейчас для судебных разбирательств. Нарушения закона не будет. Завтра утром я издам указ, в котором объявлю себя временным правителем города Скироны по причине полной неспособности Баронского Совета поддерживать в нём порядок и законность. Этим же указом я предоставлю жителям пострадавших от беспорядков кварталов решать судьбу задержанных погромщиков. Захотят – пусть отпустят. Это их дело. Служители Храмов, под вашим, Бушир, руководством, проследят, чтобы не было зверств, всяких там «разорвут» и «растерзают». Пленных, захваченных солдатами, я тоже передам вам: у какого Храма захватили, туда и передам.

– И когда же, сир, скиронцы будут решать судьбу бандитов?

– Завтра. Утром – указ, днём – народный суд и исполнение приговора. Теперь скажите мне, какими силами вы располагаете, Бушир?

– У каждого Храма по пятьдесят цветных повязок...

– Кого-кого?

– Цветных повязок, сир. У нас нет формы, и кто-то предложил надеть всем повязки из девяти разноцветных полосок, как знак того, что мы защищаем все Храмы. Я не возражал. Теперь они зовут себя «цветными повязками». Всего у Храмов набирается четыреста пятьдесят цветных повязок. И сотня у меня в резерве, из тех, кто хорошо ездит верхом. Всего получается пятьсот пятьдесят, сир.

– Мало, Бушир, мало. Не хватает оружия?

– Оружия хватает, но я стараюсь принимать тех, у кого хоть какой-то военный опыт. От неумелых толку нет – убивают первым же ударом.

– И как фанатики отнеслись к цветным повязкам?

– Немного поспорили, какой цвет ставить первым. Я посоветовал жребий, и все согласились. Ненависть к Разрушителю объединила их. Им бы командира дать – отличное войско получится. Так я думаю.

– Командир у них есть, Бушир. Вы неплохо справляетесь. Да и менять мне вас не на кого. Я думаю, что ваше отличное цветное войско не признает другого командира.

«– Сир, если Вас интересует моё мнение, то знайте – я согласна с Вами: убийство детей и женщин не может оставаться безнаказанным!»

«– Спасибо за поддержку, Моё Величество, огромное Вам спасибо!»