А никто и не запомнил, как ее привели. Новенькую. Она вроде рыжая была. Сперва. Рыжая и растрепанная. И вся в веснушках, даже на веках веснушки были. И глаза… вроде зеленые, но тоже с какими-то рыжими пятнами. И одета была слишком ярко, и косметики на ней много было. Девочка, да. Совсем девочка. Это потом она, обритая наголо, все сидела и выла в углу. Холодно. Что там одежды осталось – лохмотья одни. Этого тоже никто не запомнил. Три месяца, да. Три месяца кого хочешь прикончат. Старухой стала. А вот когда ее уводили, она обернулась и грустно так на всех посмотрела. А потом взяла и улыбнулась. Ну да, а еще подмигнула. Так, никому. Или всем. И по кончику носа пальцем, мол, хвост пистолетом. Тут они вообще все с катушек сорвались. Такую девчонку! Хмыри-гады-сволочи… А ее взяли – и отпустили. А они потом все геройствовали. Слезы глотали, в хари плевали. И все перед глазами та улыбка стояла. Ягоды рябиновые на снегу, искусанные губы на белом лице. Никто же не знал, что ее выпустили. Все думали, как же можно, мать их. Перемать. И все вытерпели, пока не умерли. Все-таки она молодец! Она же не знала, что ее выпустят. Взяла - и улыбнулась. А ее выпустили. Просто так. Их вообще всех просто так держали. Вот как.
Я не запомню, надо записать. Новенькую привели. Беленькая вся, опрятная. Зима. Ну-ну… |