Мир – букашка на цветке Мир – кровинка в молоке
|
Зеленый лист
На берегу матюгались русалки. Весенний лед только сошел. Русалки вылезли на берег, чтобы обсудить достоинства зимних утопленников. Серые, распухшие, холодные, они обладали особым обаянием. Русалки болтали бледными грудями и показывали друг другу языки. Их синие слипшиеся волосы лежали на спинах. Огромные влажные глаза хлопали, словно устрицы. Солнышко грело налившиеся за зиму тела. Прокл сидел в кустах и наблюдал за бесстыдницами. Он облизывал губы, и, обняв колени, дрожал всем телом.
Прокл сидел на мосту и удил рыбу. Полночь. В реке отражались звезды, а в стороне шелестел камыш. Висела желтая луна. Тут рыбаку померещилось движение на другом берегу. Прокл прищурился и увидел в зарослях лесного человека. На спине великана росла трава, а глаза его светились красными огоньками. Изо рта Прокла выполз страх, человек вскочил и понесся к дому. Но на полдороге он остановился и решил никому ничего не рассказывать.
В лесу Прокл наткнулся на русалку. Она сидела на ветвях ели. Мутно-зеленый хвост ее болтался в воздухе. Она улыбалась пухлыми розовыми губами и обмахивалась веером из еловых веток, наверно отгоняла наседавших комаров. - Дай пройти девица – ласково шепнул Прокл, хотя боялся ее до смерти. - Я не девица вовсе – ответила русалка – давно замуж отдана. - Жаль мне вас, гиблый народ. Топитесь все, топитесь. - А ты лучше б не жалел, а ублажил меня, приглушил бы мое горюшко – промяукала русалка и превратилась в рыбу. Весь день после этого происшествия Прокл лежал дома и не двигался. Однако, родные не заметили в нем перемены.
Чудная ночь. И луна выплыла из-за облаков. Добрый знак. По ночам Прокл бродил нечасто, только если на рыбалку. Сегодня вышел на свежий воздух, когда все уже спали. Тоска и хандра и грусть. Проходя мимо дома швеи, он остановился. Луна освещала дом будто днем. А в окне мерцала свеча. Прокл перелез через забор и заглянул в окошко. Было ясно видно, как швея, голая, лежала на обеденном столе, а четверо чертенят лизали ее алыми язычками во всех местах. Швея зарделась от наслаждения и, открыв рот, пускала пузыри. Прокл неправильно перекрестился и пошел домой. На душе стало легче. Теперь было ясно, что не один он видит все эти чудеса.
С некоторых пор Прокл стал ходить в лес по четвергам. Он ложился в заранее вырытую могилку и отдыхал так пару часов. После этого в голове появлялась необыкновенная ясность и свобода от всяких мыслей.
Прокл вырезал из тростника дудочку, сел у пруда в глубине леса, и стал играть. Пошел дождик, и вода сразу же покрылась разнообразными кружетками. Чудесная мелодия отскакивала от зеркальной поверхности и улетала в лес. За спиной Прокла стояла женщина, но он не замечал ее и продолжал играть.
Белый лист
Зима шагала по земле, сковывая озера и реки. Белыми стрелками летал снег, а в воздухе пахло свежестью. Прокл шел по лесу, а снежинки летели в лицо, и ноги шагали сами по себе. То и дело в воздухе слышались отзвуки чьих-то слов – «Кто тут», «Кто тут»… Прокл шел быстро и легко, пока не оказался на вершине горы. Там он обнаружил пещеру. В пещере жил Старичок-с-ноготок. Сталактиты и голубые сосульки украшали его жилище. Старичок-с-ноготок грелся у костерка и курил табак. Он жил здесь еще до того, как появились Нохты – селение, в котором родился и вырос Прокл. Старичок-с-ноготок знал множество историй, а Прокл слушал их с открытым ртом и неподдельным удивлением.
Над селением кружила пурга. Ребятня и взрослые сидели по домам. Снежное покрывало вилось и колыхалось над человеческими жилищами, а все окна заросли ледяной порослью. Даже вековая сосна, росшая на краю Нохт, качалась и гудела. В детстве Прокл любил сидеть под ней и вслушиваться в ее говор. Внутри дерева жили звуки. «Как удивительна сущность вещей» - думал Прокл.
Прокла утащил гигантский сом, житель подводного мира. В то морозное тихое утро Прокл пришел на речку раньше обычного. И оттого, что рыба совсем не клевала, задремал у лунки. Очнулся он уже под водой. Огромная фиолетовая спина рыбы медленно колыхалась прямо перед его носом, неудержимо унося горе-рыбака на дно. Под впечатлением Прокл даже позабыл дышать. Он проносился мимо голубых раковин, размером с рыбацкую лодку, мимо живых, даже зимой, серебристых растений, мимо гротов, наполненных светящимися огоньками, мимо спящих рыб и рыбешек. Тут в голове Прокла закружились сверкающие снежинки, и он отпустил свою удочку. Дрожа и падая Прокл вернулся в Нохты, но места, в которых он родился и вырос показались ему малознакомыми.
Прокл полюбил кататься на коньках с кикиморами. Их бледные, покрытые инеем тела, сверкали на солнце, а длинные смоляные волосы развевались словно ленты. Прокл катался небыстро, болотные девки же носились как оголтелые, то исчезали, то вновь появлялись в бурунах искристого снега. Прокл любил гладить их трегрудые тела, обдавать паром изо рта стеклянные глазищи, слушать их воркование и читать по губам. Проклу казалось, что он живет другой жизнью.
В лесу Прокл видел долговязую тень. Она стояла спиной к человеку. Но даже в таком положении была ему как будто знакома, но от этого не становилась менее ужасной. Осторожно пятясь и шепча про себя волшебные слова, Прокл скрылся от ее взгляда под лапами ели, и еще долго лежал в снегу с закрытыми глазами. Он не мог вспомнить что-то очень важное, и от этого на душе становилось жутко и холодно.
Красный лист
Прокл сидел на вершине красного холма, что располагался неподалеку от его родного селения. Он снял с себя рубаху и боты и наблюдал за жизнью, неспешно текшей у подножья холма. Зной и тяжесть навалились на деревья, дома, на людей, работающих в полях. А в небе парили жаркие ленивые ветра. Их горячие лица вились в воздухе, словно призраки эротических сновидений. Проклу казалось, что и сам он, скорее призрак, чем человек.
С каждым новым дуновением лета Прокла все сильнее начинала мучить неутолимая жажда. Невыносимая жара, а в небе ни единого облачка. Все дни Прокл проводил в тени, лежал в траве под кронами деревьев и обмахивался листьями папоротника. В один такой день он все-таки решил прогуляться к колодцу. Вода внутри лежала так ровно и спокойно, словно приглашала побыть вместе с ней, раствориться в ней. Прокл зачерпнул ведро и тут же залпом выпил его. Потом еще одно, и еще. И так он пил, пока не показались камушки на дне колодца. Тут из глубины раздался голос: - Не утруждайся, бедолага, все равно не напьешься. Ступай-ка лучше домой… Так Прокл и поступил. Он вдруг вспомнил, что забыл дома свою старую деревянную фляжечку. Из нее он всегда напивался. Прокл нашел ее на прежнем месте, в красном углу, но только потянулся к ней, как его окликнули со спины. - Отец, это ты? Это был сын Прокла. - Я, сынок. Вот, за фляжкой пришел – пролепетал Прокл и пошел к выходу, но сын заговорил снова: - Отец, хотел спросить тебя… - Спрашивай, что хотел – пробубнил оторопевший Прокол. - Ты зачем утопился? Но Прокла уже не было ни в доме, ни за порогом.
Прокл брел по пшеничному полю. Только теперь он почувствовал себя освобожденным от всех вопросов, но на душе по-прежнему лежал камень, как будто он ушел не попрощавшись. Вдруг какой-то звук прервал его мысли. Как будто звон колокольчика. Это плакал ребенок. Подойдя ближе, он увидел росомаху, склонившуюся над рыдающим мальчиком. Прокл видел ее качающийся из стороны в сторону рыжий хвост, волосатые лапы со страшными когтями, золотистое вытянутое тело с обвисшими грудями, чарующее своей жестокой красотой, женское лицо. Росомаха взглянула на утопленника и улыбнулась. Облизнувшись, чудовище хотело приступить к трапезе, но Прокл помешал ей съесть ребенка. Он сорвал пшеничный колосок и швырнул его в росомаху. Чудовище испустило страшный вопль и вспыхнуло словно пучок соломы. Прокл подхватил ребенка и побежал к Нохтам. Он отвел мальчика домой, попрощался с родным селением и с легкой душой отправился в путь.
Желтый лист
Прокл сидел на берегу пруда, затерянного в лесу. Он достал дудочку и стал играть. Рыжий осенний лист упал в воду. Стало спокойно и прохладно. Мелодия вытекала из дудочки и поднималась в небо. Из влажного воздуха возникла женщина с длинными мягкими волосами. Она села рядом с Проклом и положила голову ему на плечо. А мелодия продолжала литься, даже тогда, когда на месте сидевших не осталось ничего, кроме капельки воды. |