Я держу его на руках. А он – безумно красив, по-настоящему красив той красотой, которая так ценится людьми. Яркие и очень спокойные глаза цвета жаренных кофейных зерен, темные мягкие волосы, и улыбка – чуть насмешливая и равнодушная ко всему миру. Улыбка мудреца. Мне уже сейчас, сразу все понятно, все известно о нас с ним. Маленькие теплые пальчики и белая рубашечка-распашонка не обманут меня.

Этому существу нельзя давать имени. Никакого. Только он сам может знать, как его зовут. Его имя – в переплетении ивовых ветвей, в речном плеске, в скрипе насекомых, шепоте камней. Его имя – крики чаек и запах Ветра.

Знаю, каким он станет. Никто и никогда не услышит крика и плача его, не увидит слез. Он будет узнавать все сам, никогда не спрашивая меня. Но станет приводить меня за руку и показывать то новое, что нашел. Утром, позавтракав, будет уходить из дома, возвращаясь под вечер. Приносить на руках сбитых машинами птиц и зверей, сжимая зубы от боли и злости. Для него не существует слова «мама» – только имя. Жизнь почти без слов – слишком много чувств, ярких и тонких, чтобы тратить слова. Чувствовать будет больше и громче, чем я, но будет сильным и смелым. С каждым годом все больше разочаровываться в людях, пока совсем не перестанет обращать на них внимания, в тайне надеясь встретить существо, похожее на него. Никаких привязаностей. Любовь – слишком значимое слово. Не повторяя моих ошибок, любить мир, исключив из него людей.

Долгие прогулки по скользким крышам. Иногда со мной. Желание слиться со всем, подружиться с огнем, целовать воду, обнимать Ветер, вдыхать запах свежей земли. Люди будут сторониться его, несмотря на умопомрачительную красоту. А ему на них плевать.

Он никогда не спросит, где его отец и существует ли он вообще. Потому что это тоже не важно. У этого существа не будет отца, потому что не один на свете мужчина не захочет им стать.

Я буду рядом только до тех пор, пока он позволит. Он всегда будет знать, что чувствовать так как он умею только я. Буду дарить ему Вечность и Свободу.

Однажды он возьмет свой рюкзак и уйдет. Навсегда. И я буду знать, что навсегда, но смогу лишь грустно улыбаться, даже не желая удержать его.

Никто и никогда не увидит его слез. Потому что мой сын не умеет плакать.