(От Ивана Петровича)

- И тут, - Иван Петрович картинно возвел глаза к небу, - звонок. Чтоб это, а? И скрежет. Здесь только до меня дошло, что скрежет этот уже минут пять, как присутствует в комнате, только койка скрипит, так металл за металлом и не слышно. Чует моя душа, ключ в замке провернуться не может. Привычка у меня такая: я, как к даме сердца прихожу, замочек на собачку, для верности. Спокойнее оно. Как представлю явление в ногах кровати в самый неподходящий момент – мороз по коже и в мошонку, тянуще так, противно. Ну, я дверь-то без внимания и не оставляю. Я как услыхал скрежет-то, замер, а внутренний голос спокойно так: «Все правильно сделал, Ваня». Дверь у Люськи железная да здоровенная, такую ногой не выбьешь, так, что время на раздумье есть. Немного, правда. Решать надо. Минута-две, а дальше: грохот, мат-перемат, Люське в глаз, мне в лоб. Я, конечно, тоже могу, да не вправе в чужом огороде оглоблями махать. Я субординацию понимаю. Люська по квартире мечется. Из комнаты в кухню, из кухни в комнату, на балкон. Пятый этаж, однако. Опять в комнату. Я смотрю, а в голову ничего не приходит, хоть иди дверь открывай, сдаваться, значит: «Здравствуйте, я ваша тетя. Я приехала из Киеву, буду жить у вас». Еще, помню, там про диких обезьян что-то было. Тут Люська вещички мои сгребла и с балкона, прямехонько так и спровадила. Они, как голуби, вдоль дороги и расселись, на травке. Рубашка только на кустах повисла, но не высоко. Это я когда на балкон выскочил, приметил. «Ну», - резонно замечаю: «а я как Людмила?» За тетю мне уже не сойти, все достоинства налицо и прикрыться, как есть, нечем. «И ты за ними!»- отрезала Люська. Одернула халатик, когда натянуть успела? И бегом в прихожую. Бегом, чуете? Это когда я голый на балконе стою, и хоть бы тряпка, какая. Паскуднее быть ничего не может: разъяренный мужик и ты в неглиже. Руки и те от причиндал не отнять. Ну, я от стыда да от безысходности через перила и махнул. Не влет, конечно, а так перелез, задницу свесил и на руках повис. Благо этаж пятый, так подо мной еще два балкона: на четвертом да третьем. Где-нибудь да выберусь. Вишу я этак, думаю. В кино ребята быстро с этажа на этаж скачут, а реально? Надо же ногами на балкон попасть, это, значит, качнуться вперед. И, я ведь не дурак, понимаю, что хорошо если задницей, а то хребтиной я об перила и шандарахнусь, а там еще не известно в какую сторону равновесие переборет. Вишу, а сил висеть нет, пальцы уже деревянные и маневров не допускают, только висение обеспечивают, и то скоро прекратят это безнадежное занятие. Глаза закрыл и секунды считаю. Где-то читал, что человек только несколько секунд провисеть-то и может. Сколько, вправду скажу, не помню, но знаю точно - мало. И чувствую, что меня за орган мой окаянный тянут. Я от неожиданности руки разжал, меня сильно так за поясницу обняли, и я на балкон, как раз и жахнулся. Так аккуратно, даже ягодицы об перила не ободрал, а носом во что-то мягкое и, главное теплое уткнулся. Лето летом, а в голом виде по балконам развешиваться прохладно. И так меня затрясло, живой я! Чуть слеза не пошла, да и пошла, может. Кто ж помнит? «Ну, успокойся, успокойся, бедняжечка. Ох, Люська-дура мужчинку вывесила», - ласково так и за собой тянут. Даже не вижу кто, глаз не открывал, понял только женщина и душевная. Я за ней босиком по полу шлеп, шлеп. На диван усадили. Трясет меня, ничегошеньки не соображаю. Стакан мне в руки сунула и руку к губам толкает. Я стакан-то весь и жахнул. И тепло…, тепло так по телу и полилось, чувствую не только от водки, и уютно, уютно так становится и хочется уткнуться в это «мягкое, женское». Ну и уткнулся. А дальше? - Иван Петрович усмехнулся, - «Я скромный и я бастую…», там еще про Демона что-то было. Смердел, вроде, очень.

"О любви не мало" --->